Украина, Грузия и таинственные страницы истории

Пишу эти заметки на русском языке с надеждой, что они привлекут внимание возможно более широкого круга заинтересованных в затронутой теме лиц.

В течение довольно продолжительного времени среди моей американской клиентуры числится женщина по имени Зинаида Демченко. Все, что я знал о ней до недавнего времени, это то, что жила она с семьей то в Грузии, то в Украине, то в США. Фамилия указывала на украинские корни. Проживание в Грузии меня не удивляло: много известных мне украинцев жило и работало в Грузии, начиная от Леси Украинки с ее мужем К.В. Квиткой и кончая моим двоюродным дядей. Краткие, скупые разговоры, когда мы занимаемся делом, не давали возможности узнать друг друга лучше.

И вот на днях, опять занимаясь нашим обычным делом и по ходу болтая о том о сем, я ненароком бросил какую-то фразу, затрагивающую тему украинских грузин. Мы заговорили о Давиде Гурамишвили, который когда-то переехал в Украину с двумя стами семьями своих крестьян. Я вспомнил о знаменитейшем украинском скульпторе и кинорежиссере Иване Кавалеридзе, который, собственно, и вышел из этих крестьян. Естественно, я рассказал моей собеседнице о тех грузинах, с которыми мне лично пощастливилось не просто общаться, но и установить дружеские отношения (как, например, Рауль Чилачава).

Зинаида очень внимательно меня слушала, и тут же призналась, что интерес к грузинской тематике у нее совсем не праздный. Она сказала, что с Украиной ее связывают родители... приемные, а на самом деле она – грузинка, и очень заинтересована в том, чтобы разыскать свои корни. Я попытался заверить ее, что Грузия – страна маленькая и что родственников будет нетрудно разыскать. И в качестве примере рассказал ей о судьбе уже покойного моего старшего коллеги Константина Партеновича Кухалашвили.

Судьба свела меня с К. Кухалашвили на факультете журналистики Киевского университета имени Т.Г.Шевченко, куда он пришел работать после выхода на пенсию с государственной должности. Пришлось ему побывать министром кино Украины, а перед тем занимать высокую должность в ЦК КПУ, а перед тем устанавливать советскую власть в западных областях Украины. Константин Партенович блестяще владел украинским языком, хотя на русском говорил с традиционным грузинским акцентом, а грузинского не знал вообще. Именно превосходный украинский язык и грузинское происходжение пару раз спасали ему жизнь в Западной Украине, где бандеровцы ставили его к стенке, чтобы расстрелять как ставленика советской власти: не поднимались руки народных мстителей на грузина с отменным знанием украинского.

Меня лично с Константином Партеновичем объединял интерес к Лесе Украинке. В свое время он написал и защитил диссертацию о Лесе Украинке и издал монографию на украинском языке «Леся Украинка – публицист» (Киев, 1965. – 248 с.). А теперь мы работали на одно кафедре, и ему предстояло выступить в качестве второго оппонента на защите моей диссертации «Мастерство и новаторство Леси Украинки как литературного критика и публициста» (1984). Естественно, у нас было немало разговоров на кафедре. А однажды Кухалашвили пригласил меня на свою дачу в поселке для компартийных и правительственных чиновников Конча-Озерная под Киевом. Уже не помню, как долго мы просидели у его письменного стола и у стола обеденного, но хорошо помню, как мы два или три часа бродили про приднепровским лугам и разговаривали.

Собственно, я больше слушал. Константин Партенович был ровестником моего отца, и судьба его во многом была схожа на судьбу моего отца. В годы гражданской войны двухлетний Константин Кухалашвили лишился родителей (моему отцу тоже было два года, когда умер его отец и мой дед Василий). Где жили его родители и чем они занимались, где и при каких обстоятельствах родился он сам, конечно, К. Кухалашвили не имел ни малейшего представления. Все, что он знал о своем детстве, так это – детский дом в Одессе, и что его становление пришлось на годы украинизации. Поэтому он так хорошо владел украинским. Уже потом он сообразил, что фамилия у него грузинская, а стало быть и он сам хотя бы наполовину – грузин.

Ну, а потом у него было довольно успешное продвижение по партийно-советской лестнице, и ему было не до того, чтобы копаться в своем прошлом и искать свои корни. Впрочем, это в Советском Союзе и не поощрялось. Проявлять же активность «в свободное от работы время» было даже рискованным: а вдруг раскопаешь что-то такое, чем себе же и навредишь (например, дворянское происхождение, высокое положение дедушки или проживание за границей тети). Поэтому, как и подавляющее большинство, советских граждан, К. Кухалашвили предпочитал не ворошить прошлое. Но судьба все-таки распорядилась по-другому.

Как компартийный функционер довольно высокого ранга, К. Кухалашвили получил право на отдых в цековском санатории в городе Гагры в Грузии и однажды оказался там. Хотя с того времени прошли годы и годы, Константин Партенович не без полнения рассказывал мне, как буквально через несколько часов после того, как он поселился в санатории, в дверь его комнаты постучали. Он открыл дверь, и в комнату с шумом ввалились два грузина. Они стали что-то говорить на грузинском, но хозяин номера ничего не понимал: грузинского он ведь не знал. Ему стоило огромных усилий нейтрализовать эмоции неожиданных гостей и объяснить им свое положение. Они выслушали его рассказ о своей судьбе и пообещали, что за время его отдыха в санатории они найдут его родственников.

Естественно, К. Кухалашвили пытался охладить их пыл: ведь он совершенно ничего не знает о своих родителях, и тем более – о освем роде, - но они заверили его, что все равно будут искать. Через две недели они таки нашли родственников Константина Партеновича . И не просто каких-то там дальних родственников, а... двоюродных братьев и сестер.

Так К. Кухалашвили обрел свои грузинские корни. Конечно, овладеть грузинским он уже не смог. Но его сын, мой ровестник и тезка Владимир в 35 лет выучил грузинский, переориентировал свои научные интересы и стал одним из ведущих специалистов Украины по Грузии...

Эта история очень заинтересовала Зинаиду Деменко. Поэтому, закончив дела, мы сели за стол и проговорили три или четыре часа. И тут мне приоткрылась судьба украинской грузинки, историю которой еще предстоит исследовать и расследовать. Поиск документов и воспоминаний еще живых свидетелей могут помочь не только в розыске кровных родственников когда-то удочеренной девчушки, но приоткроют некоторые интересные страницы последних лет сталинско-бериевского режима.

Итак, о чем мне поведела Зинаида Деменко? А поведала она о том, что и ее имя, и ее фамилия, оказывается, не являются ее подлинными именем и фамилией, а фамилия, к тому же, не является подлинной фамилией людей, которые ее вырастили, воспитали, дали ей образование, любили ее как родную дочь и которые ушли в мир иной, так и не раскрыв тайну ее удочерения. Зинаида рассказывает, как мама ее перед смертью обещала поделиться с ней какой-то семейной тайной, но почему-то передумала в самый последний момент, а у нее не хватило решительности все-таки выпытать, что же это была за тайна такая.

Уже после смерти матери З. Деменко задумалась над нестыковками в семейных историях-легендах, пересматривала множество раз фамильные снимки, присматриваясь к лицам и одежде запечатленных на них лиц и даже к качеству фотопечати и печатной бумаги, а также перечитывала и перечитывала записи в трудовой книжке матери, в которой привлекали внимание странные пробелы в ее трудовом стаже, странная география материного трудоустройства и пр. В конце концов Зинаида вместе с мужем принялись за розыски, выезжая в места, изображенные на фотографиях из ее раннего детства, встречаясь с людьми, которые могли узнать лица, запечатленные на снимках, обращаясь в архивы и т.д.

В результате этих поисков Зинаида вышла на архив ЗАГСа в Грузии, где ей показали (но не дали даже подержать в руках) документ о ее удочерении, в свое время подписанный вырастившей ее женщиной. Из этого и других источников она узнала, что по рождению она – Маквала Давидовна Джавахишвили, что удочерила ее супружеская пара с типичной украинской фамилией – Хорольские (приемный отец – родом из Воронежской области, а приемная мать – из Украины). Весьма странным и загадочным оказалось то, что немедленно после оформления удочерения Хорольским и их приемной дочери были выданы документы, в которых значится совершенно другая фамилия – Деменко, и с этой фамилией семья была направлена на работу подальше от места ее прежнего проживания. Это было в начале 50-х годов ХХ века.

Изменение фамили удочерителей и перемещение семьи на другое, отдаленное от прежнего место проживания напоминает нам о программе защиты особо важных свидетелей, практикуемой во всем мире, и, естественно, наталкивает на размышления о том, что за этими фактами скрываются очень и очень серьезные и интересные события и явления. Что же это были за события, которые в свое время так резко изменили судьбу не только полугодовалой девчушки, но и удочеривших ее людей?

Проведенные Зинаидой и ее мужем розыски привели ее к заключению, что ее кровные родители были высокопоставленными людьми или отпрысками высокопоставленных людей в Грузии и что что-то чрезвычайное произошло в их жизни и судьбе, и в результате это чрезвычайного перелома шестимесячная Маквала стала Зиной (именно так ее записали в документах об удочерении, и теперь формальное различие между Зиной и Зинаидой, как она записана в современных документах, мешает ей в установлении истины), а это, в свою очередь, повлекло изменения и в жизни ее приемных родителей. Конечно, история эта начинает обрастать легендами и домыслами, но существуют и факты.

Доказанным фактом является то, что при рождении наша Зинаида была записана как Маквала Давидовна Джавахишвили. Поиск на Гугле выбрасывает около сотни страниц только ссылок на источники, в которых так или иначе упоминается грузинская фамилия Джавахишвили. Судя по этим ссылкам, фамилия Джавахишвили является одной из самых распространенных грузинских фамилий. Что еще более важно, так это то, что эту фамилию носили или носят люди, сыгравшие или играющие выдающиеся роли в истории Грузии.

Начнем с того, что Джавахишвили – старинный грузинский княжеский род и один из известных дворянских родов в Российской империи. Обратите внимание на то, сколько князей и генералов дал миру этот род (см.: http://ru.wikipedia.org/wiki/Джавахишвили). Оставим, однако, старину, т.к. факты, события и явления ХVIII – ХIХ веков вряд ли сыграли свою роль в судьбе Маквалы Джавахишвили, или Зинаиды Деменко.

Первая половина ХХ века в истории Грузии означена одним наиболее выдающимся деятелем из рода Джавахишвили. Я имею ввиду Ивана (Иванэ) Александровича Джавахишвили (1876 — 1940) — знаменитого грузинского историка, академика Академии наук СССР (1939) и основателя Тбилисского университета, который теперь носит его имя. Судя по биографии, жизнь академика Джавахишвили мало чем отличалась от жизни других советских ученых. Хотя он и потерял должность ректора университета в 1926, когда был уволен как немарксист в ходе «чисток», последовавших за грузинскими волнениями в августе 1924 г., но все равно активно занимался научной работой и печалался. Правда, карьеру свою он закончил на довольно скромной должности директора Музея им. Шота Руставели и руководителя Мцхетской археологической экспедиции, несмотря на то что писал о Сталине и даже был лауреатом Сталинской премии (см.: http://ru.wikipedia.org/wiki/Джавахишвили,_Иван_Александрович).

Могла ли быть Маквала Джавахишвили, которую мы теперь знаем как Зинаиду Деменко, причастна к его семье? Вполне возможно. Очевидно, нужно поискать детей и внуков И. Джавахишвили. Может быть, кто-то из них и окажется родителем нашей знакомой, который влип в какую-то историю, в результате которой у него и его жены была отчуждена и отдана на удочерение дочка.

С жизнью и деятельностью И. Джавахишвили хронологически совпадает судьба еще одного отпрыска этого рода – писателя Михаила Джавахишвили (1884 – 1937), который, был репрессирован (см.: http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le3/le3-2322.htm; http://infoman.ge/rus/company/javakhishvili_museum).

Середина ХХ века в Грузии ознаменована именем человека, тоже носившего фамилию Джавахишвили: Гиви Дмитриевич Джавахишвили (1912 — 1985) — грузинский советский государственный деятель. Председатель Совета Министров Грузинской ССР (1953—1975). Вся биография этого деятеля до 1953 г. является примером последовательного и довольно стремительного восхождения по ступеням партийной и государственной службы. Еще при жизни Сталина и Берии он становится Председателем Верховного Совета Грузинской ССР, но на время смерти Сталина и Берии, похоже, в его карьере происходит какой-то сбой: в апреле-сентябре 1953 г. он идет на незначительное, но все-таки понижение — занимает должность заместителя председателя Совета Министров Грузинской ССР, и уже потом, после устранения от власти Берии он на многие годы становится председателем Совета Министров ГССР, благополучно проработав под Г. Маленковым, Н. Хрущевым и Л. Брежневым более двадцати лет (см.: http://ru.wikipedia.org/wiki/Джавахишвили,_Гиви_Дмитриевич).

Сопоставляя рассказ Зинаиды Деменко с биографией этого человека, натыкаешься на мысль о том, что удочерение Маквалы Джавахишвили и включение ее приемных родителей в программу защиты особо важных свидетелей удивительным образом хронологически совпадает с упомянутым сбоем, «заминкой» в карьере Г. Джавахишвили в самой середине 1953 года. Не исключено, что за этим фактом стоит какое-то формальное дело, которое могло и должно было превратиться в криминальное, а потом благополучно разрешилось в пользу Гиви Джавахишвили, но больно ударило по судьбе совсем маленькой девочки Маквалы Джавахишвили, навсегда изменив ее жизнь.

Зинаиде Деменко достоверно известно, что документы о ее усыновлении сохранились в архивах, но остаются засекреченными. Судя по всему, эта засекреченность никоим образом не связана с тайной удочерения/усыновления как такового, поскольку обычно эта засекреченность теряет смысл, когда человек становится взрослым и узнает о своей судьбе от самих усыновителей, т.е. тайна раскрывается сама по себе.

В данном случае, очевидно, что засекреченность обусловлена важностью других фактов и деяний, которые, наверное, подпадают под другие статьи законов Грузии и бывшего СССР и которые наверняка являются находятся в руках так называемых компетентных органов, т.е. бывшего НКВД-МВД-КГБ. Рассекречивание этих документов открыло бы тайну усыновления и удочерения детей репрессированных выдающихся деятелей дореволюционного прошлого, старых большевиков, высокопоставленных компартийных и советских функционеров и др.

Дело в том, что в своем самодеятельном, любительском (т.е. непрофессиональном) поиске Зинаида Деменко натолкнулась на явления, которые так и остаются неизвестными не только широкой общественности на пост-советском пространстве, но даже историкам комуно-советской системы.

Сохранившиеся семейные фотографии привели З. Деменко в довольно небольшие, можно даже сказать захолустные селения в Грузии, где она обнаружила в самом центре традиционной типично грузинской сельской застройки довольно нетипичное для этого селения, но типичное для городского ландшафта трехэтажное здание в стиле сталинской эпохи. Местные жители преклонного возраста, узнававшие на привезенной Зинаидой фотографии конкретных лиц с конкретными именами, наотрез отказывались обсуждать или деликатно уходили от разговора о том, когда и для чего было построего это здание и что происходило в этом здании. Конечно, они могли не бывать внутри этого здания в те годы и могли не знать достоверно, кто там жил и трудился, но по слухам им все же хоть что-то было известно.

Из собранной по крупицам информации Зинаида Деменко пришла в заключению, что изображенное на ее семейных фотографиях здание было домом, в котором воспитывались девочки, потерявшие высокопоставленных родителей в результате репрессий 30-40-х и даже начала 50-х годов. Она также узнала, что аналогичный детский дом в другом месте Грузии был приютом для мальчиков из таких же репрессированных семей партийных и государственных деятелей. Поэтому не исключено, что в раннем детстве осиротевшие браться и сестры были сознательно разведены, чтобы они не знали даже своих братьев-сестер – не то, что родителей.

Не знаю, насколько можно доверять предположению, но З. Деменко утверждает, что появление в верхних эшелонах власти в России многих людей с одинаковыми типично русскими фамилиями, но не всегда с русской антропологией, людей, рожденных в 40-е – начале 50-х годов, связано с продвижением по жизни и по карьерной лестнице воспитанников именно этих детских домов – приютов – интернатов, которых наверняка было немало на территории бывшего Советского Союза.

Что «в этом что-то есть», я верю по такому интереснейшему факту: в конце 20-х годов в СССР оказался пяти-шестилетний американец по имени Альберт Джонсон, отец которого был американским инженером, строившим Горьковский автозавод. По какой-то причине его отец умер. Маму, естественно, обвинили в шпионаже и отправили в ссылку. Мальчик же очутился в детском доме в городе Владимире, где и получил воспитание и «путевку в жизнь» как типичный советский гражданин. Закончил Всесоюзную академию сельского хозяйства и сделал неплохую карьеру в министерстве лесного хозяйства, даже не догадываясь, кто он и что он (возможно, даже и фамилия его была изменена).

А потом в один прекрасный день его «пригласили» в соответствующие «компетентные органы», где он и узнал, что по рождению он – гражданин США и что «есть решение» отпустить его с Богом в Америку, но при одном условии... Когда после размышлений он принял условия, тут же «объявилась» из ссылки еще живая его мать, которая вскорости умерла, и он уехал в Америку вместе с урной, в которой хранился прах матери. В США он устроился на работу в Национальную сельскохозяйственную библиотеку и «подружил» с известным в русскоязычной диаспоре книготорговцем Виктором Камкиным, который уже многие годы работал в Америке как советский разведчик. Еще одного «коллегу» А. Джонсон «нашел» уже вместе с Камкиным под Нью-Йорком в известном диаспоре поместье Толстовского общества.

В течение продолжительного времени эта троица успешно снабжала советские «компетентные органы» нужной информацией. После распада СССР А. Джонсон надеялся на облегчение, полагая, что наконец-то сможет жить спокойной жизнью. Но Москва прислала своего гонца с новыми заданиями, а потом, после смерти Камкина, вывела из игры и Джонсона. Его вдова попросила, чтобы урну с прахом его матери положили в его гроб. Еще не зная все этой истории, я помогал вдове Джонсона установить надгромбный памятник на его могиле и добиться разрешения рядом с его именем высечь в камне и имя его матери. Рассказанную же выше историю я узнал от вдовы Джонсона несколько лет спустя, незадолго уже до ее смерти.

Я вспомнил эту историю здесь не случайно. Дело в том, что из рассказа Зинаиды Деменко всплывает и интересный сюжет, очень типичный для советских «компетентных органов» и связанный с заграницей. Сюжет этот повествует о том, как грузинская супружеская пара с ребенком (кажется, это был мальчик) находит «окно» на советско-турецкой границе, чтобы уйти «на Запад». Они находят совершенно безлюдное место для переправы через речушку, на противоположном берегу которой уже Турция. Мужчина с ребенком успешно преодолевают преграду, но женщине по какой-то причине это не удается, и ее задерживают невесть откуда взявшиеся пограничники. У рассказчицы нет твердого убеждения, что женщина не смогла переправиться на другой берег случайно. Возможно, что ее специально «не пустили», чтобы оставить заложницей. Какое-то чувство подсказывает ей, что эта история в той или иной мере связана с ее судьбой.

...Я рассказываю об этом не только потому, что эта история меня очень сильно заинтересовала. Я пишу об этом еще и потому, что мне очень хотелось бы помочь Зинаиде Деменко в ее дальнейших поисках и что поэтому я рассчитываю на то, что мой рассказ, возможно, прочтет кто-то, кому эта история покажется очень знакомой и кто сможет даже подсказать пути ее разрешения.